Lieber sterben Als dies noch einmal zu erleben!
Сцена 1
Зеленогорск, двухкомнатная квартира. Заваленная барахлом, шмотками и обувью прихожая. Стоит коляска, чуть поодаль старая неработающая стиральная машина, напротив которой стоит её ровесник холодильник, но в отличие от стиральной машины, он ещё пытается выполнять свою функцию. Маленькая комната, ещё не успевшая превратиться в берлогу после весеннего ремонта, сплошь завалена детскими вещами - одеждой, подгузниками, игрушками. На столе стоит старый раздолбанный компьютер. Большая комната, безнадёжно погрязшая в ненужном хламе, с разваливающейся мебелью несёт на себе печать поколений. Серые грязные обои, рваные занавески, покосившиеся шкафы, два жутких дивана с порванной или просиженной до дыр обивкой. Тропический лес на подоконнике когда-то был цветами в горшках. Теснота. Кухня также захламлена чуть ли не до потолка. На полу в прихожей и на кухне не хватает половины плиток из линолеума. На месте этих плиток теперь зияющие дыры, обнажающие бетонный пол. Старая и больная мать, охая и причитая, готовит ужин. В большой комнате седой и злой на весь мир из-за несложившейся и неудавшейся жизни отец, на повышенных тонах разговаривает с младшим братом Федей, который в свою очередь, будучи четырнадцатилетним подростком, представляет собой сгусток проблем переходного возраста. Весёлый и жизнерадостный Гриша, как обычно, сидит за компьютером и нихрена не делает. Просить его бесполезно, равно как и бесполезно взывать к его совести, говоря ему, что я в пятнадцать лет уже чуть ли не обеды готовил, не говоря уже об уборке помещений. Маше через месяц исполнится двадцать два года, а на вид уже все двадцать пять. Она на кухне готовит еду своему девятимесячному сыну Павлу, который так и норовит перепрыгнуть со второй группы инвалидности на первую. Мне пора уходить, потому что скоро электричка. Остаться на ночь дома я не могу, потому что спать мне негде. Однако, у меня есть ещё минут десять в запасе. Павел, пользуясь этим, забрался ко мне на руки и, радостно смеясь, таскает меня за волосы. Хочется выть. И дело вовсе не в волосах.
Сцена 2
Сижу в своей комнате в общаге. За окном, как обычно, непонятное время года. Снег на полянке перед Казанским собором уже в который раз тает, стекая ручейками к колоннаде храма. Уникальный и безумно красивый вид из окна омрачается огромными неоновыми надписями "МегаФон" и "PEPSI" на крышах домов напротив. Притихший на ночь Невский проспект с опоздавшими на метро пьяными прохожими, отдыхает от дневных натисков бесконечных пробок и ползущей по тротуарам отвратительной биомассы. На подоконнике выстроилась в ряд небольшая вереница пивных бутылок. Одна из них примкнула к ним несколько минут назад, а по сему ещё почти полная. Время от времени я к ней прикладываюсь. На столе стоит огромное старое радио, ровесник Курта Кобейна, и занимает собой добрую половину поверхности стола. На радио навалены книги, тетради, диски, фотографии, географические карты, карандаши и прочая ерунда. За столом, опираясь на стену, гордо высится Красное Знамя. На тумбочке чайник, чашка, сахар, чай, кофе, сливки, два заварочный чайника - один для чая, а другой для кофе. На кровати куча шмотья, которую мне вот уже которую неделю лень убрать в шкаф. В зеркале - моё лицо. На лбу всё более отчётливо проступают изогнутые черты морщин, мимические сёстры которых в уголках моего рта уже не пытаются прятаться. Противная колючая щетина за три недели уже успела превратиться в жиденькую бородёнку, брить которую почему-то не хочется, несмотря на то, что в тумбочке ждут своего часа впервые за последние четыре года купленные новые лезвия для бритвы. Тёмные круги под непонятного цвета глазами, чуть вьющиеся волосы до плеч и воротник рубашки цвета хаки вокруг шеи. Под кроватью рюкзак, фен в коробке, ролики в полиэтиленовом пакете, пустая бутылка из под коньяка и покрытая толстым слоем пыли упаковка изделий №2. За полгода я успел забыть, зачем они нужны. В кармане телефон, который вот уже неделю предательски молчит. А в голове моей - куча разных мыслей, мрачность которых довольно удачно дополняет сложившуюся картину.
Зеленогорск, двухкомнатная квартира. Заваленная барахлом, шмотками и обувью прихожая. Стоит коляска, чуть поодаль старая неработающая стиральная машина, напротив которой стоит её ровесник холодильник, но в отличие от стиральной машины, он ещё пытается выполнять свою функцию. Маленькая комната, ещё не успевшая превратиться в берлогу после весеннего ремонта, сплошь завалена детскими вещами - одеждой, подгузниками, игрушками. На столе стоит старый раздолбанный компьютер. Большая комната, безнадёжно погрязшая в ненужном хламе, с разваливающейся мебелью несёт на себе печать поколений. Серые грязные обои, рваные занавески, покосившиеся шкафы, два жутких дивана с порванной или просиженной до дыр обивкой. Тропический лес на подоконнике когда-то был цветами в горшках. Теснота. Кухня также захламлена чуть ли не до потолка. На полу в прихожей и на кухне не хватает половины плиток из линолеума. На месте этих плиток теперь зияющие дыры, обнажающие бетонный пол. Старая и больная мать, охая и причитая, готовит ужин. В большой комнате седой и злой на весь мир из-за несложившейся и неудавшейся жизни отец, на повышенных тонах разговаривает с младшим братом Федей, который в свою очередь, будучи четырнадцатилетним подростком, представляет собой сгусток проблем переходного возраста. Весёлый и жизнерадостный Гриша, как обычно, сидит за компьютером и нихрена не делает. Просить его бесполезно, равно как и бесполезно взывать к его совести, говоря ему, что я в пятнадцать лет уже чуть ли не обеды готовил, не говоря уже об уборке помещений. Маше через месяц исполнится двадцать два года, а на вид уже все двадцать пять. Она на кухне готовит еду своему девятимесячному сыну Павлу, который так и норовит перепрыгнуть со второй группы инвалидности на первую. Мне пора уходить, потому что скоро электричка. Остаться на ночь дома я не могу, потому что спать мне негде. Однако, у меня есть ещё минут десять в запасе. Павел, пользуясь этим, забрался ко мне на руки и, радостно смеясь, таскает меня за волосы. Хочется выть. И дело вовсе не в волосах.
Сцена 2
Сижу в своей комнате в общаге. За окном, как обычно, непонятное время года. Снег на полянке перед Казанским собором уже в который раз тает, стекая ручейками к колоннаде храма. Уникальный и безумно красивый вид из окна омрачается огромными неоновыми надписями "МегаФон" и "PEPSI" на крышах домов напротив. Притихший на ночь Невский проспект с опоздавшими на метро пьяными прохожими, отдыхает от дневных натисков бесконечных пробок и ползущей по тротуарам отвратительной биомассы. На подоконнике выстроилась в ряд небольшая вереница пивных бутылок. Одна из них примкнула к ним несколько минут назад, а по сему ещё почти полная. Время от времени я к ней прикладываюсь. На столе стоит огромное старое радио, ровесник Курта Кобейна, и занимает собой добрую половину поверхности стола. На радио навалены книги, тетради, диски, фотографии, географические карты, карандаши и прочая ерунда. За столом, опираясь на стену, гордо высится Красное Знамя. На тумбочке чайник, чашка, сахар, чай, кофе, сливки, два заварочный чайника - один для чая, а другой для кофе. На кровати куча шмотья, которую мне вот уже которую неделю лень убрать в шкаф. В зеркале - моё лицо. На лбу всё более отчётливо проступают изогнутые черты морщин, мимические сёстры которых в уголках моего рта уже не пытаются прятаться. Противная колючая щетина за три недели уже успела превратиться в жиденькую бородёнку, брить которую почему-то не хочется, несмотря на то, что в тумбочке ждут своего часа впервые за последние четыре года купленные новые лезвия для бритвы. Тёмные круги под непонятного цвета глазами, чуть вьющиеся волосы до плеч и воротник рубашки цвета хаки вокруг шеи. Под кроватью рюкзак, фен в коробке, ролики в полиэтиленовом пакете, пустая бутылка из под коньяка и покрытая толстым слоем пыли упаковка изделий №2. За полгода я успел забыть, зачем они нужны. В кармане телефон, который вот уже неделю предательски молчит. А в голове моей - куча разных мыслей, мрачность которых довольно удачно дополняет сложившуюся картину.
grammar nazi cat is not amused
чувак, ты довлатова читал? я вижу в данном потсе некую литературную попытку, и если я прав, то она нихуя не удалась.
нихуя не удалась - типа я претендую, блин.